— Я, на самом деле, не имела таких амбиций. Мне было 16 лет, я училась в школе. Тогда существовала почившая ныне организация — Федерация шейпинга России. Шейпинг — спорт, похожий на аэробику, художественную гимнастику, то есть спорт «для девочек». Моя мать занималась шейпингом, а я впоследствии последовала ее примеру. Так вот, в эту Федерацию шейпинга пришел запрос из дирекции конкурса «Мисс Россия» на представление участниц от Петербурга. В силу того, что только я и одна моя коллега соответствовали требованиям по росту, было решено представить на конкурс именно нас. Дальше подготовка к конкурсу, сам конкурс, ничего интересного. Вот так это и произошло.

— Так, в 1997-м году я еще ездила на конкурс «Мисс Вселенная» и где-то в 1998-м году покинула эту индустрию. Но вы должны понимать, что это не происходит в одночасье. Где-то что-то не получается, что-то вызывает скуку, а где-то приходится делать выбор: тебе вновь куда-то надо ехать, а у тебя сессия.

— Да, это так. Справедливости ради, карьерного роста в этой области мне никто не обещал. Так и сложилось, что интереса у меня нет, перспектив тоже, а через два месяца сессия. Тут либо в академический отпуск, либо на отчисление. Так что выбор совершенно очевиден.

— Я поработала в журналистике побольше некоторых моих однокурсников, которые сочиняли гороскопы для своих выпусков. В самой журналистике как профессии я не была разочарована и отчисляться никогда не думала. Это были 90-е годы, в профессии, с одной стороны, происходили хаос и шатания, а с другой — новые «цветы» просвещения. Я все время что-то писала для изданий, названий которых сейчас никто и не вспомнит. В том интервью я имела в виду, что некоторые журналисты занимались не пойми чем, что меня и расстраивало. Это сейчас жёлтой прессой никого не удивишь, но тогда писали, будто я — внебрачная дочь мэра Петербурга Анатолия Собчака, потому и победила в «Мисс Россия». Вот это меня сильно удивляло.

— Когда студент начинает заниматься теоретической журналистикой? Когда он худо-бедно «доползает» до своей дипломной работы. А у меня получилось так, что на выпускном экзамене мне предложили остаться в аспирантуре. Я сильно удивилась, потому что и этих амбиций у меня не было, но я — человек разумный. Я прекрасно понимала, что от таких предложений не отказываются. Так и увлеклась теорией журналистики. Я была соискателем. Соискательство — та же аспирантура, но с особенностью в виде преподавательской деятельности. Я вела очень много практических занятий, то есть из своего практического и теоретического опыта пыталась объяснить студентам, как писать материал. У вас сейчас тоже есть теория и практика, но тогда эти дисциплины назывались по-другому.

— Мне всегда были очень интересны люди, это моя «базовая настройка». Меня интересует и человек как индивид, и человечество в целом. Мне попалась книга Михаила Михайловича Решетникова, ректора Восточно-Европейского института психоанализа, в которую я провалилась со второй страницы. Я поняла, что если не попаду в этот институт, то зря прожила свою жизнь.

— Да, но не с пустого места. Мне психология как академическая наука, которая, образно говоря, считает, сколько голубоглазых людей изменяют своим женам, не интересна. Там очень важна статистика, математика, а мне эти вещи не близки. Конкретно человеком психология как академическая наука занимается в последнюю очередь, именно поэтому психфак СПбГУ мне не подходил (смеется). Основная цель, «сердцевина» образования в Восточно-европейском институте психоанализа — это, как можно понять из названия, сам психоанализ, то есть все внимание уделено конкретно личности, что и было для меня самым важным критерием.

— Конечно. Во-первых, это было востребовано. Во-вторых, я понимала, что могу передать свежий опыт студентам. Я сама только окончила учебу и понимала их. В конце концов, пишу я правда неплохо.

— Я как-то читала интервью Майи Михайловны Плисецкой, и мне запомнилась одна фраза: «Ты не очень хороший артист, если со временем утрачиваешь трепет первого шага на сцену». Мне кажется, с преподаванием также. Если ты вообще не волнуешься и не переживаешь, что сейчас будет происходить в аудитории, то это говорит не об опыте, а о профессиональном выгорании. То есть, тебе уже все равно. А мне до сих пор не все равно.

Сказать, что это так же тревожно, как в первые разы, я не могу, потому что уже есть какая-то «база», но первая лекция с новыми студентами — всегда волнение. Потом, познакомившись со всеми, через 3−5 занятий, ты успокаиваешься, понимаешь, с кем разговариваешь. Опять же, возвращаясь к моему интересу к личности, я очень быстро запоминаю своих студентов. Мне важно говорить с конкретными людьми, а не разговаривать с собой, мол, «какая я умная». Мне также важна обратная связь. Как я говорю своим студентам, мне есть, что рассказать, вы, главное, слушайте и не молчите.

— Если бы вы спросили у меня лет через пять после начала моей преподавательской деятельности, я бы вам ответила нечто одно. Но в силу того, что я преподаю с 2000-го года, передо мной прошло огромное количество студентов. За это время менялась ситуация в мире, в стране, колоссальным образом изменилась и культура. Это все не могло оказывать влияние на людей в то или иное время. Так что я не могу выделить что-то одно. Каждый студент был уникален. Были те, что более одарены творчески, и те, кто искал истину и правду. Но одной общей черты для всех не существует. Я, честно говоря, ненавижу обобщения. Как говорят в психоанализе, субъект сингулярен, то есть единственен, а, следовательно, неповторим.

— Только ближе к защитам дипломов, когда мои студенты и я, соответственно, начинаем сильнее переживать (смеется). Но если говорить серьезно, то нет, мысли покинуть журналистику или наш университет, у меня не было никогда.

Вы знаете, когда я была еще школьницей, я наткнулась на Ленинградском телевидении на лекцию Льва Николаевича Гумилева по истории России. Он был профессором на тот момент ещё Ленинградского государственного университета. И тогда мне подумалось: «Вот если бы мне в этот университет». Так что я, можно сказать, предана не только журналистике, но и душе нашего университета.

— Очень изменился. Я училась, с одной стороны, в постсоветское время, а с другой — в период «разгула» демократии. У всего есть две стороны. Конечно, он сильно поменялся. Сейчас это крупная, структурная и мощная организация, этот рост с тех времён очевиден для меня.
Единственное, мне всё-таки хочется верить, что не изменилось в нем только одно: все мы — универсанты — понимаем, что наш университет это большая традиция, большая душа, которую надо беречь. Мне кажется, что и по сей день это удается делать. То учебное заведение, куда студентом пришла я, мои ожидания больше, чем просто оправдало. Я могу только надеяться, что современные студенты, которые, бесспорно, являются главным элементом любого университета, тем более такого важного, как наш, тоже это чувствуют.
Я искренне хочу верить, что душу Санкт-Петербургского университета удастся сохранить и в дальнейшем. По крайней мере, мы должны все для этого делать.