– Вопрос звучит не совсем точно, никто нас в какие-либо рамки не загонял. Было понятно, что начинается совсем другая жизнь для всех, кто поступил в университет, в особенности другая для тех, кто поступил сразу по окончании школы. Таким был я, но таких было меньшинство на моем курсе. Но другая жизнь начиналась также для людей, которые пришли либо с опытом работы на производстве в течение года или даже нескольких лет, либо после службы в армии, либо по окончании подготовительного отделения. Словом, это была очень пёстрая компания – по возрасту, по биографиям, по взглядам на жизнь, что, конечно, было непривычно, прежде всего для вчерашних школьников.

— Как я уже сказал, самое непривычное, что было в университете поначалу, — это люди, с которыми теперь ты связываешь свою жизнь на долгий срок. Несколько дней назад из Архангельской области мне написал мой однокурсник Андрей. Он говорит, что все чаще вспоминает наши студенческие годы, как мы жили в общежитии в одной комнате и как я написал песню этой комнаты. И он сейчас напевает ее своей жене, потому что это лучшее, что ему вспоминается. Вот такие сильные впечатления от университета — они остались не только у меня.

– Я поселился в общежитии в комнате № 23. Это была знаменитая комната, известная каким-то своим особым настроением. Там жили ребята очень разных, опять-таки, биографий. Мне они очень пришлись по душе и я посвятил им песню. Заканчивалась она словами: «Если гость, пожалуйста, садись, если друг – тебя обнимут за плечи. И о том, что стынет позади, прозвенят стаканами товарищи». Вот такая вот совершенно гусарская мелодия получилась.

— Я бы не сказал, что кто-то персонально из преподавателей вдруг стал моим гуру, наставником, образцом для подражания. Это не так, у меня такого не было. В годы, когда я учился в аспирантуре, моим научным руководителем был профессор Александр Феодосеевич Бережной, основатель факультета, декан в течение многих лет. Понятное дело, он стал для меня фигурой номер один, но это было в аспирантуре, там другие отношения.

В студенческие годы возникали разные люди, в том числе и совершенно неприметные фигуры, я бы сейчас не разглядел их в толпе. Но было очень много необычных личностей, необычных каждый по-своему. И это значит, что мы как бы напитывались этими личностями. Они показывали нам на своем примере, но не назидательно, как можно жить в университете, как можно разговаривать со студентами, какие правила этикета здесь приняты, что прилично, а что неприлично в университете. Повторяю, это были очень разные люди. Среди них были и так называемые мэтры, которые обладали наивысшими учёными степенями и званиями. Но среди них были и преподаватели практических занятий, не претендовавшие на высокое место в науке, ассистенты, старшие преподаватели, но они влекли нас к себе, тем более что не скрывали себя от студентов.

Чтобы никого не обидеть, расскажу только про английский язык. В нашей группе его вели несколько преподавательниц, каждая из них была по-своему удивительным человеком и не похожим на других. Английский все знали прекрасно, но разговаривали с нами по-разному. Галина Ефимовна Левитина, например, вела себя с нами как будто бы учительница в школе — такая добрая классная руководительница, переживала за непутевых учеников и при этом иногда вспоминала свои фронтовые годы, когда она служила переводчиком штаба Балтийского флота.

Другие, наоборот, относились к нам как к взрослым ответственным людям. Наталия Игнатьевна Краснова общалась с нами чуть ли не в приятельском тоне, рассказывала про своего сына Кирюшу, про его шалости. К слову, когда родился мой сын, его тоже назвали Кириллом. Такая открытость преподавателей принималась совершенно естественно, как среда, в которой ты существуешь. И мы с ними тоже вели себя предельно естественно.

— Я уже говорил о том, что на моем месте было бы неверно, нечестно выделять одну или две персоны. Это просто было бы несправедливо. Я могу сказать, что удивляло в университете, который становился для тебя миром, где ты свой и где надо понимать, как ведут себя свои.

В первом семестре нам читал введение в литературоведение невысокий, полноватый, немолодой человек. Нам нравились лекции, потому что там все было понятно, внятно, привлекали и негромкий голос, и манера деликатно держать себя. Правда, нельзя сказать, что лекции были какие-то темпераментные, яркие, зажигательные. Под Новый год мы сдали зачет, и я помню, как от лица однокурсников подарил экзаменатору большую открытку и еловую ветку с привязанной к ней конфетой. Он мило улыбнулся и поблагодарил как воспитанный человек. На том мы расстались, и только спустя годы я узнал, что зачет принимал уже тогда широко известный в мире литературовед Виктор Андроникович Мануйлов.

В дальнейшем он стал фигурой мирового уровня в науке, его исследования творчества Лермонтова и Пушкина — это признанная классика. Поразило то, что человек, который, казалось бы, едва ли не с постамента сходил к нам, держался как рядовой университетский преподаватель, ничем не подчеркивая свою исключительность и не возводя никаких барьеров между собой и аудиторией.

— Это не просто скромность, скорее, это отсутствие потребности восхвалять себя. Не обижая какие-то другие вузы, давайте все-таки признаем, что такой гигант как Петербургский университет — он в смысле богатства личностями, незаурядности человеческого окружения, конечно, не имеет себе равных.

Говоря о развивающемся здесь журналистском образовании, которое предполагает постоянные выходы в жизнь, в действительность, к людям, давайте заметим, что пребывание в таком окружении дает студенту уникальный жизненный опыт. Значит, человек, который строит свою жизнь в университете, наверное, должен ощущать себя открытым своеобразному университетскому миру. Конечно, критически оценивая: что хорошо, что плохо, что «годится» и «не годится», что вот этот лектор заикается, но не говорит пустых слов, а этот вот не заикается, но слушать нечего. Это с одной стороны.

С другой стороны, нужно отдавать себе отчет в том, что ребята, студенты, с которыми ты встречаешься каждый день, — это для тебя тоже миры, миры, миры и миры, и ты благодаря им учишься взаимодействовать с очень разными людьми, когда они тебя окружают. Среди твоих однокурсников кто-то приехал из Нарьян-Мара, кто-то из Татарстана, кто-то из Лужского района, кто-то из семьи, как у нас вульгарно говорят иногда, простых рабочих, а кто-то из семьи академика — и это все разные жизни, с которыми ты сталкиваешься в повседневном общении. Я уже молчу про многообразие преподавательского состава.

Дальше ты должен для себя решить, что если пришел за профессией, именно за профессией, а не просто получить образование, то заниматься профессиональными штудиями, писать, снимать непрерывно, упражняться, знакомиться с мастерами, с редакциями реальными — это твоя обязанность перед самим собой. Ну, есть, конечно, еще вариант — это когда девушка приходит за гуманитарным образованием и потом становится матерью большого семейства и воспитывают достойную смену, всех семерых сыновей и дочек, рассказывая им, кто такой Фейхтвангер, что это не автомат для торговли газированной водой, а вообще-то писатель.

Возвращаясь к теме ценности университета — надо решить для себя, чего ты хочешь, потом посмотреть, что тебе предлагается и ни от чего не отказываться из того, что предлагается. И пробовать себя, искать во всех качествах, которые возможны в университете, чтобы не ловить себя на мысли, что учишься из-под палки. Вот что, наверное, самое главное. Дети на пороге университета кончились.

— Как быть, когда нужно быть? Во-первых, статус ребенка, как вы определили, студента — это великая натяжка. Когда я оканчивал школу, была десятилетка, значит, нынешние выпускники средней школы уже на год старше меня тогдашнего. И в этом возрасте стыдно ощущать себя ребенком, стыдно и не положено.

Кроме того, люди в школе взрослеют разными темпами и по разным траекториям: кто-то рано начинает ощущать себя человеком, который строит свою жизнь, свою биографию, свое мировоззрение и делает это сознательно. А кто-то совершает поступки по расписанию звонка и потому, что «Маргарита Степановна велела». Такому человеку, наверное, в университете делать нечего, он не готов становиться студентом. Ну, а уж если ты сюда поступил, то забудь — и преподавателям тоже стоит забыть — слова «дети», «ребенок» и им подобные.

Вы совершенно верно говорите, что здесь к обучающимся относятся как к абсолютно взрослым людям, которые отвечают за то, что делают. И, значит, ответ на ваш вопрос о том, как не перегореть, понятен: вложить себе в голову, что ты больше не живешь в матрице и что отложенной взрослой жизни не бывает. Хотя некоторые пытаются откладывать бесконечно и в 45 ощущают себя вечными мальчиками и девочками — таким людям можно только посочувствовать.

Вот, пожалуй, ответ такой, тем более, когда речь идет о нашей специальности. Один из моих внуков учится в институте культуры, его однокурсники изучают музейное дело, работают в основном с книжками и фондами, поэтому остаются людьми замкнутыми, как бы сказать, в формальном пространстве.

Обучаясь журналистике, ты должен размыкать свое учебное пространство, обязан ощущать себя вполне взрослым человеком и ответственным гражданином. Потому что когда тебя посылают выполнить редакционное задание, от тебя требуется рассказать миру о реальных событиях и проблемах, причем сделать это со всей гражданской, нравственной и профессиональной ответственностью.

– Если ты к этому способен.

– За это не отчисляют, но на таких смотрят с грустью.