— В детстве я была уверена, что стану музыкантом. Музыка — это было то, в чём я существовала. В какой-то момент была с ней профессионально связана: работала в музыкальной школе, получила специальное образование. Но потом поняла, что мне этого мало, хочется больше знать о мире, развиваться. Вдруг всплыли слова папы, которые я услышала от него лет в шесть. Мы с ним разговаривали о том, где люди учатся после школы, как они получают профессии, и он мне тогда с благоговением сказал: «Университет — это самый главный вуз». И я даже тогда пожалела, что мне не придётся в университете учиться, потому что я мечтаю пойти в консерваторию.

Мне хотелось чего-то, связанного с культурой, но искусствоведение казалось мне слишком узким. Хотелось понять не просто, как создаются художественные произведения, а как они связаны с эпохой. Я понимала, что искусство меняется вслед за тем, как меняется ощущение от жизни. Я хотела знать, как это происходит. Такое возможно только на историческом факультете. Это было движение в сторону культурологии, но более широкого плана. Ни о какой журналистике я тогда не помышляла. Честно говоря, до сих пор не понимаю, что такое журналистика. Я только пытаюсь постичь её сущность, хотя уже много лет работаю в нашем Институте.

Я окончила нежно любимый мною Томский университет, там же была и аспирантура, там же начала работать и как преподаватель, и как научный сотрудник. Это было очень интересно, очень упоительно. А потом, так сложилась судьба, оказалась в Петербургском университете, в докторантуре. После докторантуры уже осталась здесь.

Я выступала на разных конференциях, в том числе на журналистских. Они были связаны и с историческим, и с культурным контекстом журналистики, и всё это вылилось в то, что меня пригласили сюда работать. Это было неожиданно и радостно. Появилось ещё одно направление в моей жизни, где пригодилось всё, чем я занималась: музыка, история, культурология. Тогда я начала для себя открывать, что такое журналистика. Не просто с практической стороны как читатель, как аудитория. Работая на кафедре теории журналистики, я начала постигать, как журналистика устроена, как она функционирует.

– Специализировалась на истории русской культуры рубежа XIX–XX веков. Обе мои диссертации посвящены Серебряному веку. Не описаниям того, какие поэты тогда жили, какие эстетические течения появились. Я пыталась понять, что представляет собой сама среда творцов Серебряного века: как они мыслили, как они воспринимали мир и уже исходя из этого – почему их произведения были именно такими.

— История учит пониманию того, что из себя представляют люди. Этим она мне и интересна. Ни классы, ни массы, ни какие-то абстрактные процессы, а то, чем живут и дышат люди. Что такое журналистика? Это как раз и есть отражение того, над чем люди смеются, над чем плачут, чего хотят, к чему стремятся и в чём заблуждаются. Важно не просто каждый раз заново описывать рутинные процессы, важно найти существующие закономерности. Теория журналистики по своему говорит о том же. Просто в своём ракурсе.

— Очень! Мне очень интересно это направление, и какие-то вылазки я уже делаю. Когда я писала о Серебряном веке, я в том числе затрагивала журналистские аспекты и особенности коммуникации культурной элиты внутри своей среды и с внешним миром.
Мне было важно понять понять, как в периодике, в журналистских работах, в публицистике творцы Серебряного века выражали мироощущение и миропонимание. То же самое можно продолжать исследовать не только по отношению к Серебряному веку.

— Как раз тем, что ты смотришь на жизнь во всей ее полноте. Не просто дежурно вычленяешь определенные аспекты и формально их описываешь, а пытаешься вникнуть в суть целостного существования изучаемого объекта, логику его функционирования. Человек — это система, человеческое общество — это система. Здесь всё взаимосвязано, одно цепляется за другое, и когда ты пытаешься совместить в одной точке разные углы зрения, тогда получается объемное представление.

– Даже не подходы… Конечно, существуют разные образовательные стандарты, разные программы обучения. Но главное – это везде своя атмосфера, нечто неуловимое, чего не объяснишь. Разный дух.

– Да, и среди факультетов. Даже на разных факультетах это по-разному.

— А студенты меняются каждый год. Это всегда новые ребята, и это так интересно. Меняются модные словечки, меняется отношение к учебе и вообще к миру, меняются какие-то жизненные принципы. Помню времена, когда ребята задавали мне вопрос: «Зачем помнить о том, что такое Великая Отечественная война? Много времени прошло, такие даты пора забывать, пора идти дальше…» У меня даже сердце заходилось, когда я это слышала: неужели наша народная память о таком может устареть? Но прошло буквально несколько лет, и пришло совсем другое поколение, которое совершенно иначе к этому относится.

Меняется система ценностей в обществе, меняются взгляды на мир, приходят совсем другие ребята. Уровень подготовки тоже меняется. В какие-то периоды чувствуется более глубокий интерес к гуманитарным предметам, желание постигать науку, мыслить шире, чем человек, который хочет просто зарабатывать деньги.

— Свои особенности есть, безусловно, и в том и в другом случае. Историки больше читают специальной литературы. Не просто академической, а строго научной. Это я вспоминаю по своему опыту. Мы отсиживали несколько пар на занятиях, после чего, пообедав, шли в библиотеку и ещё столько же времени, 5−6 часов ежедневно, проводили в библиотеке. Читали не учебники — они использовались только как справочники. Мы читали научную литературу, учились её постигать, что совсем не просто: это и времени много занимало, и понять содержание научных книг без серьезного опыта обращения к такой литературе было тяжело.

А журналистика — это профессия практико-ориентированная. Конечно, студентам приходится осваивать и теоретические основы этой деятельности, учиться исследовательской работе. Но всё равно: в основном при подготовке будущих журналистов уделяется внимание каким-то профессионально-практическим навыкам. Здесь и свои трудности, и своя специфика. Поэтому не буду говорить, насколько сложнее это или проще: просто иначе.

— Самое сложное и самое важное: не стать равнодушным. Это же рутинный, бесконечно повторяющийся с каждым новым набором процесс: занятия, экзамены, оценки, диплом. Очень важно не перестать видеть в каждом студенте отдельную личность, не воспринимать студентов как поток. Понимать, что у каждого своя судьба, и не сломать эту судьбу. В то же время не потакать каким-то слабостям, мол, проявим понимание, пусть ребенок учится. Иногда нужно жёсткое отношение, чтобы не сломать судьбу. Чтобы человек понял, что он всё сам выстраивает в своей жизни. Не разбаловать — это тоже очень важно.

Не относиться равнодушно, не относиться как к конвейеру. Когда годы идут, у тебя эмоциональное здоровье и сердце изнашиваются. Иногда случается так, что уже нет сил воспринимать преподавание со всей душой: тогда нужно уходить на мой взгляд.

— Любое практическое явление можно исследовать, в том числе и журналистику. Причём журналистика интересна тем, что ее можно изучать с самых разных дисциплинарных позиций. С позиции истории, социологии, культурологии, экономики, политологии. А можно всё это в комплексе делать — вот здесь какая взаимосвязь. Журналистика — объект исследования, если мы говорим о науке. В то же время это целостное явление, которое всегда больше, чем сумма каких-то дисциплинарных аспектов. Если просто механически сложить исторический, экономический и прочий материал, всё равно останется что-то неуловимое. Возможно, там-то и кроется самое главное.

Оставаясь практической деятельностью, журналистика несет в себе исследовательское зерно. Ее можно изучать не только со стороны. Она изнутри подсказывает собственные закономерности, раскрывая свою специфическую сущность, и никакой внешний взгляд эти особенности объяснить не может. Только сама журналистика может объяснить, что она из себя представляет. И это для науки очень важно.

— Это очень индивидуально. Тут никакие схемы не подойдут, это зависит от конкретного человека. В журналистику приходят люди самых разных специальностей, даже не имея специального журналистского образования. Но это не значит, что они не учатся журналистике. Они уже поняли как учиться, они знают, как нужно постигать профессию и осваивают ее, пусть и не в вузе.

В то же время журналист, занимающийся практической деятельностью, может прийти в науку. Что ему мешает? Но тут нужно понимать, что переходя в другую специальность, мы меняем стиль мышления, и это неизбежно. Тот, кто способен изменить стиль мышления, состоится в другой сфере. Если не получается этого мыслительного перехода — тут уже увы! Но это очень индивидуально.

— Здесь всё зависит от выбора самого журналиста. Если он готов быть просто наемным сотрудником, исполнителем чужой воли, то ему будет достаточно научиться рассчитывать количество строк и хоть как-то овладеть системой жанров. Чтобы хотя бы примитивно выполнять задания. И всё. Если же журналист хочет состояться как мыслитель, как человек, имеющий самостоятельный взгляд на вещи, как аналитик, если ему хочется развиваться, не стоять на месте, то ему необходимо понимать, как устроена журналистика. Ему нужно понимать, как взаимодействовать с аудиторией, с властью, какие возможности открывает для него сфера массовой коммуникации. Тогда он сможет полноценно использовать теоретические инструменты в своей практической деятельности.

– Конечно! И учит понимать, как устроен тот объект, которым он – журналист – занимается.

— Я бы уходила от «или-или». Сильным подходом был бы синтез. Невозможно понять журналистику, не зная, как устроено общество. С одной стороны, социологические, общественные дисциплины очень важны. С другой стороны, журналистика всё равно продолжает оставаться родом творчества, она подпитывается гуманитарным знанием.

И нужно знать, как строится речь, как строится язык в широком смысле слова: и вербальный, и визуальный. Чтобы журналиста понимала аудитория, чтобы он мог зацепить её. Журналист должен разбираться в самых разных вопросах жизнедеятельности общества, иначе он не будет журналистом. Загонять журналистику в какие-то узкие предметно-дисциплинарные рамки — значит обеднять её.